Тарковский: музыкальные цитаты.
Последняя музыкальная цитата звучит в финале «Зеркала». Хутор. Дом. Кустарник возле дома. На траве лежат отец и мать. Мать приподнимается и смотрит в сторону дома. Начинается музыка. Отец за кадром спрашивает, обращаясь к матери: «Тебе кого больше хочется: мальчика или девочку?» И — крупный план матери, смена скорби и радости, боли и счастья на ее лице как предчувствие того, что ожидает ее впереди. И постаревшая мать, с суровым лицом, ведет своих маленьких детей мимо зарослей кустарника. И молодая мать смотрит вслед матери постаревшей, улыбаясь сквозь слезы. Дети вслед за матерью-старушкой идут в поле. А там, вдалеке, стоит молодая мать. Ветви елей закрывают уходящих. Музыка затихает, и только крик Алеши разносится над полем и лесом.
Показательно то, что изначально Тарковский не предполагал использовать в этом эпизоде музыку Баха. Достаточно долго эта сцена монтировалась под Альбинони, а впоследствии — под Пёрселла. В ходе работы все уговаривали Тарковского вернуть в финал Альбинони, на что он отвечал, что Альбинони «слишком демократичен», а у Пёрселла «музыка похоронная», и именно это ему и нужно. В результате же его выбор пал отнюдь не на похоронную музыку. Благодаря Баху финал «Зеркала» обретает оптимистическое (в духовном смысле) звучание. Как и в начале фильме, в Хоральной прелюдии на титрах, в этом эпизоде звучат благодарение и славословие Богу.
«Ностальгия» также насыщена музыкальными цитатами. Ностальгия Горчакова, героя фильма, оказавшегося в чуждой ему культурной среде, объясняется не только тем, что он вынужден жить в другой стране, а тем, что изначально был не в ладах с собой. В его душе не было мира, и столкновение с совершенно иной культурой, иным строем жизни после продолжительной внутренней изоляции лишь обострило душевные противоречия и, в конечном итоге, привело героя к гибели.
Как сказала героиня фильма Эуджения о русских эмигрантах: «Вы уезжаете не в другую страну, а на другую планету». Поэтому в фильме на разных уровнях, в том числе и музыкальном, присутствуют две темы, которые то противостоят один другому, то сливаются воедино. Это темы России и Италии. Уже с самых первых кадров картины мы видим «русские» пейзажи, которые на самом деле снимались в Италии. При этом на титрах фильма звучит русский свадебный напев «Ой вы, кумушки», который накладывается на первую часть «Реквиема» Верди (Requiem aeternam, «Вечный покой»).
Но соединение столь разных музыкальных произведений опять же не случайно: они оказываются близки по образности и тематике (плач по погибшему и заупокойная месса). В конце фильма эта «музыкально-тематическая арка», по словам музыковеда Н. Кононенко, получает и «зримое воплощение: русский пейзаж оказывается заключенным внутрь итальянского собора», так же, как в начале картины русская мелодия была помещена внутрь итальянской мессы[5].
Выбранная режиссером песня представляет собой обрядовый плач, который подружки невесты пели на свадебных вечеринках.
Она звучит в эпизоде «Сон Горчакова», на титрах картины. Во сне жена героя Мария вместе с другими женщинами спускается к реке. И снова, как в «Ивановом детстве», возникает тема «Мария — речка» и снова — в сопровождении русской народной песни о несчастной любви, которая в контексте фильма вновь обретает пророческое звучание: Мария оплакивает своего мужа, который никогда не вернется домой и умрет на чужой земле.
Дважды в фильме звучит финал Девятой симфонии Бетховена, и оба раза — в связи с Доменико, итальянским юродивым, живущим вдали от людей. В прошлом он — математик, окончил университет, но «прославился» тем, что в течение семи лет держал взаперти собственную семью, чтобы уберечь ее от «вселенской катастрофы». Горчаков приходит к нему домой. В ту минуту, когда он переступает порог, за его спиной гремит гром. Открываются двери — и перед ним расстилается замшелый от влаги пол, похожий на дремучий лес, снятый на кинопленку с самолета, а над этим «лесом» — горы и небо за окном. Потом — темный коридор с облупленными стенами, одинокая фотография семьи, лестница и шкаф с хлебом и бутылкой вина, как для причастия. В ту минуту, когда Горчаков входит в коридор, начинается величественная, медленная часть «Оды к радости».
Камера подводит нас к окну с кружевными занавесками. За окном сияет солнце. Горчаков одиноко стоит у зеркала и смотрит на свое отражение, затем, на слове «мир» (Welt), мы видим его стоящим в углу. Панорама по небольшой полочке, на которой разложены самые разные предметы: книга, часы, бутыль вина (почти пустая), лук, засохшие цветы. И снова мы видим Горчакова, теперь уже со спины. Когда медленная часть музыки заканчивается и возвращается к основной, радостной, теме единения людей («Радость, пламя неземное»), Доменико выключает магнитофон и спрашивает гостя: «Ну, ты слышал? Это Бетховен». Затем он излагает новоиспеченному «ученику» свое «учение» о единстве, о том, что одна капля плюс еще одна капля — это одна большая капля, а не две маленькие. «Ода к радости» выступает здесь как иллюстрация его идеи. По-видимому, это произведение уже не интересует Доменико как музыка, с эстетической точки зрения.
