Аркадий и Борис Стругацкие «Сталкер» — вариант киносценария (окончание)
И вот они стоят в широком, как ворота, дверном проёме недалеко от края заросшей мхами терраски, а дальше за терраской — залитый вечерним солнцем зелёный пейзаж Зоны, и видна бетонная плита, у которой они топтались утром.
Профессор опускает к ногам рюкзак. Писатель делает несколько шагов к терраске, но Сталкер движением руки останавливает его.
Сталкер (мягко). Одну минуточку, не надо так спешить.
Писатель. А я и не спешу никуда.
Сталкер. Да-да, спешить не надо. Позвольте мне сначала сказать вам несколько слов. (Прокашливается в волнении). Друзья мои! Вы знаете, идти сюда нам было нелегко. Но мы все вели себя хорошо. Мы себя правильно вели. Именно поэтому мы благополучно миновали все опасности и теперь стоим на этом пороге. Я сделал для вас всё, что я мог... всё, что было в моих силах. Я очень рад за вас. Вы — добрые, честные, хорошие люди, и я бесконечно рад, что выбрал именно вас и не ошибся в выборе. Теперь слово за вами. Я прошу вас помнить, что Зона выполнит только самое заветное ваше желание, самое искреннее, самое глубокое. Самое выстраданное. Поэтому отнеситесь к предстоящему со всей серьёзностью. Не надо шутить, не надо быть грубым, вообще не надо ничего показного. Никакие слова вам не помогут. Вам ничего не надо говорить. Вам нужно просто сосредоточиться и вспоминать свою жизнь. Когда человек вспоминает свою жизнь, он становится добрее. Вам нужно быть очень добрыми сейчас. И тогда счастье, которое вы обретёте, не станет источником несчастья для других. Вот и всё, что я хотел вам сказать. А теперь — идите. Кто хочет первым? Вы?
Писатель. Я? Нет. Не хочу.
Сталкер. Понимаю. Это очень непросто. Но вы не беспокойтесь, это пройдёт...
Писатель. Вряд ли это пройдёт. Во-первых, если я стану вспоминать свою жизнь, вряд ли я стану добрее... А потом, разве вы не чувствуете, как всё это срамно? Клянчить, вымаливать, сопли распускать, унижаться...
Сталкер. Ну, ведь это не надо делать сразу... Вы успокойтесь, это пройдёт. Вы просто ещё не готовы. Это бывает... довольно часто... (Профессору). Может быть, вы?
Профессор сидит на корточках и расшнуровывает рюкзак. Обнажается массивный металлический цилиндр.
Писатель. Господа! Перед вами новое гениальное изобретение! Прибор для измерения параметров чуда! Чудомер!
Профессор (не поднимая головы). Нет. Это атомная мина.
Пауза. Сталкер ничего не понял. Писатель думает, что это шутка.
Профессор. Двадцать килотонн.
Писатель (глупо). З-зачем?
Профессор. Теперь я уже и сам не знаю — зачем. Я могу объяснить, зачем мы её собрали. Мы решили тогда, что Зона, если она попадёт в дурные руки, способна принести человечеству неисчислимые беды. Это казалось таким очевидным... столько примеров... А потом их осенило, что Зона — это чудо и что чудо нельзя убивать, оно неповторимо. Я не согласился, и мы поссорились. Они её спрятали от меня... в четвёртом бункере котельной. Они думали, что я не найду. А я нашёл. Здесь всё очень просто: надо набрать четыре цифры, и через сутки Зоны не станет...
Сталкер (в ужасе). Вы... вы хотите...
Профессор. Ничего я не хочу. Ведь я же не идиот, не маньяк. Я же понимаю: нельзя совершать необратимые поступки. Чудо неповторимо. Мы ничего не успели узнать про Зону. Но я боюсь опоздать! Зона — это тоже бомба — и пострашнее всех существующих... Может быть, она взорвёт этот мир, и я не знаю — когда...
Сталкер кидается к Профессору и вцепляется в мину. Профессор тоже вцепляется в мину, тогда Сталкер с визгом принимается неумело, по-бабски, его избивать, валит, царапает, пинает коленками. Профессор почти не сопротивляется. Набегает Писатель, отрывает Сталкера от Профессора, бьёт его — расчётливо, профессионально, и после каждого удара Сталкер летит на землю, но каждый раз, как заведённый, вскакивает и слепо бросается к Профессору. В конце концов Писатель скручивает Сталкеру руки и приводит его в относительную неподвижность.
Писатель. Ишь ты, хорёк вонючий... задело-таки тебя за живое... смиренная крыса... А ну, стой смирно!
Сталкер (всхлипывая). Вы подумайте... Вы подумайте... Почему вы меня?.. Он же хочет всё это уничтожить... счастье, надежду... Он ведь и вашу надежду хочет уничтожить... Мне помогите! Мне!
Писатель отшвыривает его в угол. Сталкер оглушён. Он еле жив, но продолжает лихорадочно бормотать.
Сталкер. Ведь в этом мире у людей больше ничего не осталось... Только этот маленький родничок... Только сюда можно прийти, когда надеяться больше не на что... Неужели вы хотите этот родничок засыпать? С чем же человек тогда останется? С чем же вы тогда останетесь? Ведь вы же сами сюда пришли!..
Писатель. Молчи, лицемер! Перестань врать! Я же вижу тебя насквозь! Плевать ты хотел на человеческое счастье! Ты же себе бизнес сделал на наших надеждах! И не в деньгах даже дело... Ты же здесь наслаждаешься, ты же здесь царь и бог, ты, мелкая лицемерная крыса, решаешь, кому здесь жить, а кому умереть... Ты выбираешь! Ты решаешь! Теперь я понимаю, почему ваш брат сталкер сам никогда не ходит на терраску... Вы такие глубины нечистых ваших душ здесь услаждаете властью, тайной, авторитетом, что у вас больше и желаний не остается!..
Сталкер (исступленно). Нет! Это неправда! Вы ошибаетесь! Не так всё это, не так! Сталкеру нельзя ходить на терраску! Сталкеру вообще нельзя приходить в Зону с корыстной целью! Он погибнет! Вы вспомните Дикобраза! (Поднимается на колени). Вы правы, я — маленький крысёнок, я ничего не сделал в том мире и ничего не могу сделать... И счастья я не сумел дать даже жене и дочери... Друзей у меня нет и быть не может. Но моего вы у меня не отнимайте. У меня и так уже всё отняли — там, в том мире. Всё мое — здесь, в Зоне. Свобода моя — в Зоне, счастье моё — в Зоне... Ведь я привожу сюда людей таких же несчастных, как я, замученных, израненных. Они ни на что больше не надеются — только на Зону! А я могу! А я могу им помочь! У меня сердце кровью обливается, когда я на них смотрю, я от счастья плакать готов, что я им могу помочь! Весь этот огромный мир не может, а я — могу! Вот и вся моя жизнь. И я больше ничего не хочу. А когда придёт мне пора умирать, я приползу сюда, на терраску, и последняя мысль моя будет — счастье для всех! Даром! Пусть никто не уйдёт обиженным!
Писатель с кряхтеньем опускается на пол.
Писатель. Ну, извините... Ну, может быть... Просто я терпеть не могу смиренных всезнаек. Но всё равно — глупо! Вы меня извините, но всё, что вы сейчас говорили здесь, — глупо. Вы просто блаженный. Вы не понимаете и не хотите понимать, что здесь делается. Почему, по-вашему, повесился Дикобраз?
Сталкер. Он пришёл в Зону с корыстной целью. Он загубил в мясорубке своего брата, чтобы получить богатство...
Писатель. Это я понимаю. Я вас спрашиваю — почему он повесился? Почему он не пришёл на терраску снова и не выпросил у неё для брата новую жизнь?
Сталкер. Он хотел, он всё время говорил об этом... Он даже пошёл, но... Не знаю. Через несколько дней он повесился.
Писатель. Неужели вы не понимаете? Вы же сами нам сказали: только самые заветные желания, самые искренние, самые выстраданные... А Дикобраз - он и есть Дикобраз. Стоял он там на терраске на коленях, кричал до хрипоты: брата-де хочу вернуть единственного, жизнь свою вспоминал, всё тщился сделаться добрее. Но он не был добрым, и выстраданные желания у него были Дикобразовы: власть, деньги, роскошь... Вот вернулся он к себе в апартаменты, нашёл там вместо брата ещё один мешок с золотом и понял, что жить больше незачем, что он — дрянь, мерзость, дерьмо... Не-ет, туда нам ходить нельзя. Я понимаю: ходят, лезут, как мошки на огонь, но ведь это от глупости, от недостатка воображения! Я туда не пойду. Я за этот день здорово поумнел. А профессор, умный человек, он и вовсе не собирался... Зачем это мне надо? Что у меня выстрадано? Ненависть? Гадливость? Неприятие? Как я туда полезу со своей израненной душой? Ведь одно из двух. Либо душа моя хочет покоя, тишины, безмыслия, беспамятства, забвения — и тогда я вернусь идиотом, счастливым кретином, пускающим пузыри... Либо душа моя отмщения жаждет. И тогда мне страшно даже подумать, сколько судеб окажется на моей совести... Нет, дружище, паршиво вы в людях разбираетесь, если таких, как я, водите в Зону...
Наступает долгое молчание. Сталкер плачет.
Сталкер. Это жестоко... Это неправда... Я всю жизнь положил здесь... У меня ведь больше ничего нет... Зачем я теперь буду жить?.. Я ведь не ради денег сюда приводил... и шли они сюда не ради денег... как в церковь... как к богу... (Профессору). Профессор, скажите же что-нибудь ему! Почему вы молчите?
Профессор вздрагивает, словно очнувшись. Потом он начинает говорить, и пока он говорит, руки его как бы механически с натугой отвинчивают верхнюю часть цилиндра, приподнимают металлический колпак, обрывают тянущиеся провода и продолжают разбирать, рвать, ломать мину, разбрасывая деталь за деталью во все стороны.
Профессор. Я не знаю, что ему сказать. Я не знаю, прав он или нет. Наверное, прав. Наверное, сегодняшний человек действительно не умеет использовать Зону. Она попала к нам не вовремя, как и многое другое. Как самый роскошный телевизор в пещеру к неандертальцам. Он смотрит в огромный мёртвый экран и ничего в нём не видит, кроме своей волосатой рожи... Не знаю, не знаю. Я знаю только одно. Всё, что вокруг нас, и мы сами, и дела рук наших — всё это не вечно. Всё меняется. Всё изменится. И, может быть, через века люди дорастут до Зоны и научатся извлекать из неё счастье, как научились извлекать энергию из каменного угля. Или произойдёт такое потрясение на земном шаре, такая катастрофа, что у нас не останется никаких надежд на спасение, кроме Зоны. Пусть мы ещё не успеем научиться пользоваться ею, но у нас будет надежда. Человек может обойтись без всего. Но надежда у него должна быть всегда.
Долго и молча сидят они на пороге комнаты. Сумерки сгущаются. Становится всё темнее и темнее. Наступает тьма.
