Андрей Тарковский. Cценарий «Гофманиана»
Все шокированы. Тем более что жених далеко не красавец.
Кунц пытается спасти положение.
— Ваша самокритичность превращается в комплимент фрау Михаэлине!
— Да! Миша была очаровательна! — шепчет Гофман.
Молодая синеглазая Миша в платье цвета сливы проходит мимо гобеленов и, десятки раз отразившись в зеркалах, скрывается в соседнем зале.
Он берет ладонями ее лицо и приближает к своему.
— Когда смотришь на нее вот так, — говорит он, — то глаза ее множатся и выстраиваются в вереницу, как ожерелье из драгоценных камней.
Гофман целует руку жене.
— Прошу тебя... Эраст... — она не знает, что с ним делать.
Юлия смотрит на Гофмана. Остальные стараются делать вид, что ничего не происходит. Наконец все рассаживаются.
— Вино можете убрать, — обращается Кунц к лакею, — мы привезли с собой; у вас такого нет.
— Скажите, — старается отвлечь Гофмана от собственной жены фрау Кунц, — эта страшная история с Клейстом и его возлюбленной — не выдумка ли? Такая экзальтация, пистолеты и, конечно, из ряда вон выходящее чувство!
Выпито уже изрядно. Жених пьянеет с каждой минутой все больше и больше. Гофман же наоборот — ничего не ест, а только пьет, но совсем не пьянеет.
— Это очень грустная история. Она страшна вовсе не в том смысле, который бы вы ей могли приписать, если бы были знакомы с ней.
— Так расскажите ее нам! — настаивает фрау Кунц.
Грепель, уже совершенно пьяный, время от времени хватает невесту за талию и целует ее в шею.
Теперь все стараются глядеть на Гофмана и не замечать поведения Грепеля. Гофман же вертит на скатерти бокал с сотерном и никуда не смотрит. И делает вид, что ничего не видит.
— Вы ведь знаете, конечно, Клейста, написавшего «Кетхен из Гейльброна». Он любил очаровательную Генриетту Фогель, и она отвечала ему пылко и нежно. И однажды они оба почувствовали, что не могут быть счастливы на этом свете. В прошлом году, 21 ноября, они вместе отправились в Потсдам. Там есть река, с островами посредине. Место замечательно красивое.
Клейст и Генриетта гуляли все утро. Потом, в одном из ресторанчиков на берегу, совершенно пустынном в этот будний день, он просит хозяина накрыть им стол у самой воды. Хозяин удивлен. Тем не менее, стол сервирован, и Клейст с Генриеттой остаются одни. Через несколько минут хозяин и прислуга слышат один за другим два выстрела. Они в испуге, бегут на берег и видят молодую женщину и Клейста, лежащих в осенних листьях. Посуда и завтрак — на земле, в руке Генриетты зажат угол скатерти, которой накрыто тело Клейста...
— И все-таки это страшно... — шепчет фрау Кунц.
Всю эту историю Гофман, Юлия и ее жених видят, конечно, совершенно по-разному.
Гофман воображает на месте Клейста и Генриетты себя с Юлией, Юлия — себя и трудно понять, кого именно рядом с собой. Но иногда ей кажется, что Клейст — это Гофман.
Грепель же не в состоянии представить ничего и по причине вина и от отсутствия фантазии.
— Новалис прекрасно сказал, — продолжает Гофман, — «В смерти любовь наисладострастнее. Для любящих друг друга смерть — свадебная ночь».
Грепель делает движение, намереваясь снова обнять невесту. Юлия невольно отшатывается.
— Может быть, мы прошлись бы немного по саду? — предлагает г-жа Марк.
— Действительно! Такой прекрасный день! — поддерживает ее г-жа Кунц.
Все встают, Грепель устремляется к невесте с целью подать ей руку, но спотыкается и падает ничком на роскошный паркет.
Гофман не выдерживает:
— Оставьте здесь эту свинью, пусть проспится!
Юлия бледнеет, как полотно.
Гофман, видимо, сразу пьянеет, потому что он берет со стола бутылку вина, выливает ее на голову Грепелю, а сам вскакивает на подоконник и, минуя зеркальный зал, оказывается в саду... Затем он влезает на козлы наемной кареты и ударяет бичом лошадей. Затем оттуда он падает в ручей, протекающий поблизости, и забрасывает Кунцов и Мишу, спешащих на помощь, грязью, доставая ее со дна и швыряя горстями. Вид его ужасен: он весь в слезах, мокрый и грязный.
Так кончается завтрак в честь отъезда жениха Юлии г-на Грепеля — торговца.
— Я успокоюсь... я непременно успокоюсь... — бормочет он, стоя по колено в прибрежной тине...
Христофор Фетери
«Почему ты не рядом, милый Гиппель! Как мы были молоды и какую уверенность вселяли в нас хоть и наивные, но твердые поступки! Сейчас смелые поступки могут привести нас только к лишениям и хлопотам, если не к катастрофе.
Помнишь, рядом с садом дяди Отто, за стеной, был женский пансион, в который мы непременно положили проникнуть, соблазненные очарованием кое-кого из воспитанниц? И мы начали рыть подкоп. Мы даже отрыли его наполовину, но дядя Отто каким-то образом разузнал об этом, и наша мечта была с позором похоронена, а подземный ход засыпан нанятым специально для этой цели садовником из пансиона...
Но это поражение не остановило нас. Мы решили изготовить воздушный шар, с тем чтобы перелететь через заветную стену.
Как мы торжествовали, когда наш пестрый, украшенный яркими флагами шар взмыл в воздух, унося нас в корзине из-под бургундского. Мы почти торжествовали победу, но тут произошла катастрофа! Шар взорвался, и мы рухнули прямо на середину двора пансиона. Нас окружили, но вместо того, чтобы держаться героями, мы постыдно бежали, причем ты, мой дорогой Гип-пель, хромал на обе ноги!..»
Гофман грустно улыбается и, открыв папку с гравюрами Калло, начинает разглядывать их, перекладывая их из одной пачки в другую.
Сколько в них фантазии! Вычурного, порой даже витиеватого изящества...
Сейчас он живет в башне в Альтенбурге у юриста Маркуса. В башне, стены которой он расписал год назад.
