Андрей Тарковский. Cценарий «Гофманиана»
— Вот именно! Как взглянуть! Ведь сто человек из ста на месте второго (и все, заметьте, нормальные, вполне нормальные!) просто повернули бы этот гвоздь шляпкой вверх, а острием к стене! Вы знаете, доктор, — безо всякого перехода продолжает Гофман. — Я, кажется, влюблен...
На пороге возникает фигура фрау Гофман. Она несет на серебряном подносе чашку чаю для доктора и стакан пунша для хозяина. Доктор раскланивается и вновь поворачивается к больному:
— Вам придется ложиться пораньше и стараться также не пить вина.
— Господь с вами, доктор! Оно необходимо мне для работы. Оно приводит в действие мое воображение, доктор... Я даже подумывал о составлении для композиторов таблицы напитков, которые помогли бы им в их труде. Для церковной музыки — рейнвейн, для серьезной оперы — бургундское... — он морщится от боли и прихлебывает из стакана.
Доктор, который заметил, что Гофман в продолжение разговора неотрывно смотрит в зеркало, наконец не выдерживает:
— Что вы там увидели?
— Ничего, — задумчиво отвечает больной, глядя в зеркало.
Фрау Гофман (Миша)
У выходных дверей фрау Гофман жалуется доктору:
— Он совсем меня замучил своими фантазиями.
— Возможно, возможно. Впрочем, он прежде всего, замучил ими себя. Постарайтесь помнить об этом.
— Господи! Я только и делаю, что стараюсь угадать его капризы!
— Возможно, возможно... Зачем? Разве это возможно?
— Он всю ночь звал по имени какую-то женщину.
— Я думаю, имя не имеет значения.
— Я устала, мне все надоело.
— Старайтесь давать ему меньше вина.
— Напрасно я решила ехать с ним сюда, в этот ужасный Бамберг. Я ему не нужна, я же вижу!
— Почаще проветривайте комнаты, а то он задохнется.
— Боже мой, неужели...
Заметив, что перебивают друг друга, оба от неловкости улыбаются.
— Скажите мне, вы любите музыку? — неожиданно спрашивает Шпейер.
— Конечно... — растерянно отвечает она.
— А что из музыки вам более всего нравится?..
Госпожа Гофман в недоумении:
— Пролог из его «Паломницы»...
Доктор хохочет, целует ей руку и выходит.
— Ну вот видите! — последние его слова.
— Матка бозка, когда все это кончится! — кричит она по-польски на весь вестибюль, когда остается одна.
— Миша! — доносится из кабинета голос Гофмана. — Миша!
Фрау Гофман встает с постели, накидывает капот, берет вязание и направляется в комнату мужа.
Она никак не может зажечь свечу. Наконец ей это удается. Тусклый свет не в состоянии разогнать сумрак кабинета.
У камина, спиной к жене, стоит Гофман. Неестественно напряженная и неподвижная фигура мужа пугает ее.
— Что с тобой?
— Я не могу двинуться... Спина.
Фрау Гофман бросается к нему.
— Я стою так около получаса.
— Почему же ты сразу не позвал меня?..
Она помогает мужу добраться до кресла.
— Посиди со мной, — отдышавшись, просит он.
Миша покорно садится у ночного столика, на котором горит единственная свеча и принимается за вязание.
— Может быть, тебе перейти в кровать? — спрашивает она.
Он не отвечает.
Взвивается трогательно-нежная жалоба флейты, шумит буря скрипок и басов, грохочет звон литавр, поют тихие голоса виолончелей и фагота, вселяя в сердце неизъяснимую грусть...
А вот и тутти, точно исполин, величаво и мощно идет унисон, своей сокрушительной поступью заглушая невнятную жалобу...
В его сознании властно звучит увертюра к «Ифигении в Авлиде».
Миша безмолвно вяжет у свечи свое бесконечное филе, время от времени бросая беспокойный взгляд в сторону больного...
Медленно отворяется дверь.
Гофман поворачивает голову; на пороге в парадном расшитом кафтане и богатом камзоле, при шпаге, со свечой в руках стоял незнакомец и пристально смотрел на хозяина.
— Кто вы? — спрашивает Гофман.
— Автор этой музыки.
— Как?..
— Я — кавалер Глюк!
— Ты не спишь? — спрашивает жена.
Он не отвечает и молча улыбается в полутьме. Она подходит к креслу:
— Тебе что-нибудь нужно?
Он смотрит на приоткрытую дверь, из которой тянет сквозняком. Беспокойно колеблется пламя свечи.
— Я только что сочинил одну историю... Рассказать?
— Страшную, конечно...
— Нет... Вот послушай... Она не страшная, — виновато улыбается он. — Она о музыке...
— Как ты себя сейчас чувствуешь?
— Теперь лучше, гораздо лучше...
— Тебе давно следовало поспать. Последние дни ты почти не ложился. Ты превращаешься в собственную тень.
— Это твое изобретение или г-н Шамиссо тебя надоумил?
— У Шамиссо герой теряет лишь тень — ты же — гораздо большее...
